Операция «Шедевр»  - Роберт Уиттман

Оглашение приговора по делу Пенсильванского исторического общества началось 16 июля 1998 года. За несколько минут до этого я сел за стол обвинения рядом с Гольдманом. После обычных предварительных процедур судья зачитал рекомендацию службы пробации: двадцать-тридцать месяцев каждому подсудимому. Прокурор, ссылаясь на соглашение со следствием, потребовал двадцать месяцев. Защитники не предлагали ничего конкретного, но просили значительно сократить срок.

Перед оглашением приговора судья поднял пачку писем: директора пятнадцати музеев по всей стране просили вынести жесткий приговор. По их словам, кража предметов искусства отличается от обычных преступлений с финансами и собственностью тем, что наносит ущерб всему обществу. Экспонаты нужны не только чтобы заполнять музеи. Это материал для историков и других ученых. Большинство предметов уникально. «Любая кража из любого музея не ограничивается самим преступлением. Это разрушительное действие лишает истории и культурного наследия все сообщество», — писала Энн Холи, директор музея Гарднер. Председатель Американской ассоциации музеев Эдвард Эйбл назвал «воровство, совершенное сотрудниками, самой серьезной категорией, ведь это предательство со стороны тех, кому доверили охранять общественное имущество». Он процитировал мудрую и очень уместную латинскую фразу: Quis custodiet ipsos custodes? «Кто устережет самих сторожей?»

К моему удовлетворению, судья разделял гнев директоров. Это воровство, по его мнению, не какой-то мелкий проступок, как утверждает защита. И не ошибка, допущенная в целом порядочными людьми. Подсудимые воплощали свой замысел систематично, крали месяц за месяцем в течение восьми лет, похитили более двухсот экспонатов. Еще хуже то, что эти люди — не заурядные уголовники. Благодаря своему положению в обществе Медфорд и Чизмазия — музейный работник и серьезный коллекционер — лучше других осознавали ценность и значимость украденных предметов и причиненный ущерб.

— Ваш поступок — вопиющее неуважение и оскорбление по отношению к нашей культуре и обществу. Его надо оценить соответственно, — заявил судья. — Суд приговаривает вас к сорока месяцам лишения свободы.

Сорок месяцев! Вдвое больше, чем мы просили!

Мне хотелось улыбнуться, но я сумел сохранить характерное для агента ФБР выражение лица и украдкой взглянул на стол защиты. Главный адвокат стоял, открыв рот, и сжимал пустой блокнот. Медфорд рухнул на стул. Чизмазия повернулся к залу в поисках сочувствующих лиц и едва сдерживал слезы.

Я посмотрел на Гольдмана и начал трясти его руку. Сорок месяцев! Может быть, это станет началом новой эры в делах такого рода.

Филадельфия, 1998 год

Во время тайных операций очень полезно встречать цель прямо в аэропорту. Человек, который только вышел из самолета, вряд ли будет иметь при себе оружие.

Коллекционера реликвий времен Гражданской войны Чарли Уилхайта я перехватил через несколько минут после приземления его рейса из Канзас-Сити. Мы нырнули в автобус и поехали в гостиницу Embassy Suites рядом с филадельфийским аэропортом. Был бодрящий январский день — примерно минус пять, — и Уилхайт укутался в пуховик и натянул перчатки. В руках он держал большую черную спортивную сумку. Поскольку другого багажа у него не было, а на вечер он уже забронировал обратный рейс, товар должен был быть в ней. Уилхайт — долговязый мужчина средних лет с бледным лицом и светлыми волосами, плохо прикрывающими залысину. Носил ковбойские ботинки и говорил протяжно, как южанин.

Мы вошли в номер. Чтобы ему было комфортно, я налил два стакана кока-колы и поставил их на стол прямо на виду у скрытой камеры.

— Добро пожаловать в Филадельфию, — сказал я, пододвигая кресло.

— Спасибо, спасибо.

Он стянул пуховик и перчатки.

— Первый раз у нас?

— Так точно.

— Надеюсь, этот приезд вам запомнится.

— Я тоже на это надеюсь!

Мы оба рассмеялись.

Уилхайт расстегнул сумку, и я слегка напрягся. Хотя мы были вместе с момента его приземления, никогда не знаешь, что у человека с собой. В таких операциях всегда есть реальная угроза насилия. Много лет назад я едва не пострадал во время подобной встречи. Подозреваемый утверждал, что работает в ЦРУ и хочет купить за пятнадцать миллионов долларов партию алмазов для обеспечения тайных операций в Европе. Торговцы алмазами в Филадельфии предупредили ФБР, и я сыграл курьера, который должен встретиться с этим человеком и передать камни. По телефону я подстроился под его безумную историю, согласился приехать в гостиницу неподалеку и сказал, что захвачу с собой алмазы в пристегнутом к руке чемодане. Мы встретились в теплом вестибюле. Он был в темных очках и тяжелом пальто. Мы уже направлялись к лифту, но пальто и сам этот человек вызвали у меня странное ощущение, и я подал сигнал брать его на месте. Оказалось, никаких денег у него не было, зато имелись пистолет и топорик. Он хотел просто убить меня, отрубить мне руку и сбежать с алмазами.

Так что я с облегчением выдохнул, когда Уилхайт вытащил из багажа аккуратно сложенное красно-бело-синее полотнище: американский флаг XIX века в хорошем состоянии.

Он небрежно расправил его и положил на маленький круглый столик. Ткань свисала по бокам, а обтрепавшиеся края оказались в нескольких сантиметрах от пола. Я задумчиво смотрел на тридцать пять золотых звезд в синем квадрате в углу и вздрогнул, когда Уилхайт грубо взял флаг и на гостиничный ковер упали крупицы позолоты. Звезды располагались необычно: под разным углом и кругами. Казалось, они водят хоровод на ночном небе.

В середине одной из семи красных полос заглавными, обрамленными тенью буквами было написано: «12th REG. INFANTRY CO’A».

Это был именно тот флаг, который описывал мой источник в Центре военной истории Армии США: боевое знамя Двенадцатого пехотного полка Corps d’Afrique, почти священная реликвия для американских темнокожих. Со времен Гражданской войны сохранилось всего пять подобных флагов. Снизу на левом крае знамени была прикреплена бирка HP 108.62. Значит, это собственность армейского музея.

Уилхайт поймал мой взгляд и улыбнулся.

— Красивый, правда?

— Мне очень нравится, Чарли.

Боевой флаг не похож на другие предметы старины.

Знамена, которые солдаты водружали на форте Макгенри, морские пехотинцы на Иводзиме, пожарные на Всемирном торговом центре, символизируют решимость американского народа. О легендарном звездно-полосатом флаге форта Макгенри поется в нашем государственном гимне. Сегодня это самый популярный экспонат Национального музея американской истории при Смитсоновском институте. Посмотреть на него приходит примерно шесть миллионов туристов в год. Это потрепанное полотнище — сшитые вручную шерстяные полосы тринадцатиметровой длины — самый ценный экспонат во всей коллекции. Он стоит больше, чем алмаз Хоупа, самолет Spirit of Saint Louis Чарльза Линдберга и лунный модуль «Аполлона-11».